Отгремела, отгрохотала по большой нашей стране ужасная Великая Отечественная война, унося в свой круговорот судьбы миллионов людей. Настал сладострастный миг мирного и    безграничного счастья. Люди возвращались в дома, чтобы созидать, чтобы любить.

И вот в один из жарких дней, аккурат в середине года в семье боевого морского летчика “Мастера штурмового удара” прибавление. В центре Москвы  в знаменитом роддоме имени Грауэрмана, родился хиленький мальчик. Он был слабенький, светловолосенький и смотрел на мир своими голубенькими глазками. И решили назвать его в честь отца-победителя Виктором, да только дед Юзеф, польский шляхтич, чистых кровей, во время регистрации, под шумок, сумел изменить ему имя на Виталий, то есть “любитель жизни”.

     Так вот с этого момента я и борюсь за жизнь, любя ее и утверждая ее принципы.

      Но вот опять “главное буржуинство “разжигает пожар войны. Опять в ружье, опять от винта.

И предстояла моему папеньке дальняя дорога на восток, помогать корейским братьям отбиваться от американских супостатов. А вскоре и вся наша семья, мама и сестра, двинулась в сторону горного хребта Сихотэ-Алинь. Длительный четырнадцатидневный переезд, первый в своей еще маленькой жизни, я перенес  легко. Военный горизонт, сопки Дальнего Востока, местные аборигены-гольды, корейцы, китайцы, все это предстояло мне запомнить и полюбить на всю жизнь.

       Военный конфликт в Корее подходил к своему логическому концу. Но война всегда война.

    Вглядываясь в темное окно ночи, я безошибочно угадывал возвращение отца с очередного полета по огоньку, мастерски брошенного вверх, окурка. Радость встречи с ним была необыкновенна. Прыгая к нему на шею, обнимая, его я, постепенно опускаясь на пол, засовывал свои руки в широченные карманы его черной военно-морской шинели и находил там волшебные ванночки с акварельными красками. Он часто покупал мне мои любимые игрушки, возвращаясь из Владика.

   Эти волшебные фарфоровые ванночки со сладкими, медовыми красками приводили меня в трепет. Я любил их запах, любил лизнуть их языком и почувствовать сладкий вкус, а больше всего я любил ими рисовать.

   Познавая мир природы Дальнего Востока, я любовался красотами хребта Сихотэ-Алинь, его сопками, его рекой Конгаус и великим Тихим Океаном. Эти впечатления глубоко врезались мне в память. И сейчас, по прошествии многих лет, закрыв глаза, видишь этот удивительный край.

   Вспоминается, как многометровые волны Тихого океана врезаются в высокий берег, подняв фонтаны искристых брызг и с огромным шумом откатываются, захватив шампунную пену в свою пасть.

  Необычное буйство осенних красок на сопках, когда клен выглядит пионерским галстуком на фоне огромных вечнозеленых кедров.

  Вспоминаются пожары, когда всюду на сопках горит лес, а вся семья с тревогой смотрит в окна, думая о вынужденной эвакуации. И только спасительный, непокорный Конгаус, берущий свое начало с огромной ледяной шапки горы Лысый дед, не позволял перекинуться огню на горнизон. А как красива эта река весной, когда  распускается верба, покрыв все берега ярко-красными кустами, усеянными пушистыми желто-серыми шариками.

       Да, воспоминания детства  оставили неизгладимый след в моей восприимчивой душе. Мне очень хотелось стать художником.

    В нашей московской квартире жил, как мне первоклашке казалось, настоящий художник. Он был очень важен, с ним почтительно общались соседи, называли его только по имени и отчеству и все знали, что он художник кино. Завязав на шее замысловатым узлом яркий шарф и надев шляпу он степенно шел вдоль Гоголевского бульвара к себе в мастерскую. Он был художником  в знаменитом кинотеатре “Художественный» на Арбате. Я так ему завидовал. Он делал огромные рисованные многофигурные афиши на фасаде кинотеатра.   Мой дядя, видно также от него заразился и уже поступил в “Художественное училище памяти 1905года” в класс Народного художника, действительного члена корреспондента Академии художеств СССР Василия Николаевича Бакшеева.

    Как-то возвращаясь из школы, я зашел к приятелю-соседу по подъезду и был поражен на всю жизнь запахом художественной масляной краски. Оказалось что его отец- художник и только вернулся с поездки по Волге. На стенах висели еще невысохшие этюды. Это сразило меня наповал, и я решил, что буду художником, во что бы мне это ни стоило. Мы жили на Метростроевской улице и близость с Пушкинским музеем давала возможность мне в любое время, почти каждую неделю, бегать в него и любоваться картинами великих мастеров. Я стал часто бывать и в Третьяковской галерее, где помнил все залы и когда приезжала моя бабушка из Ленинграда я безошибочно водил ее по ним как заправский гид.

     Вскоре мы переехали на Покровку, и я попал в знаменитую изостудию Дворца пионеров в переулке Стопани. Здесь я получал первые уроки художественного ремесла. В изостудии занималась одна девочка, симпатичная высокая блондинка, она недавно переехала с родителями из Ленинграда. Тоска и любовь по своему  городу выливалась  на  ее работы. Как завороженный, я любовался ее Исаакиевским собором, отражением "Медного всадника"  в лужах мокрой площади после короткого и теплого летнего дождя. Я ей тихо завидовал и думал: « Неужели и я когда-нибудь смогу так рисовать. Потом был Заочный народный Университет Искусств. Великолепный педагог, изумительно  талантливая, поражающая  всех экстравагантностью и красотой, Лидия Михайловна Левидова научила меня видить. Видеть разницу цвета переднего, среднего и заднего планов, видеть цветовые рефлексы одного предмета на другом, видеть,  широко раскрытыми, глазами цветовое разнообразие природы, воздушной перспективы.

      Приезжая с работы домой, в автобусе, я часто видел молодых людей с папками для художников. Они весело с шумом выскакивали из автобуса за несколько остановок до моей. Вскоре я узнал, что там находится художественно-графический факультет Педагогического института, в который я успешно и поступил. В этом храме искусств в то время преподавали уникальные люди: Народный художник и мастер реалистической живописи, автор знаменитой картины “Письмо с фронта”,- академик Александр Иванович Лактионов, профессор Глеб Борисович Смирнов - ученик знаменитого педагога и рисовальщика, иллюстратора чеховской “Каштанки” Д.Н.Кардовского, известный скульптор, один из авторов Триумфальной арки на Кутузовском проспекте профессор Владимир Владимирович  Глебов. Замечательный живописец-профессор Андрей Алексеевич Унковский открывал нам в живописи гармонию цветовых нюансов, одержимый и неистовый Иван Иванович Ястребов с блеском учил нас разбираться и любить историю искусств и многие другие замечательные учителя. Прививая нам, любовь к прикрасному, они научили нас основам композиции и реалистического рисунка, основам живописи и цветоведения, за что им низкий поклон, любовь и уважение.

     Получив все выше сказанные знания не быть художником невозможно, и я им стал. С этого момента я сменил профиль моей работы, стал профессионально работать художником, стал заниматься живописью, графикой, дизайном.

        Я стал ХУДОЖНИКОМ!

В.Тхоржевский    

2004 г.

     В это «гарное» украинское утро я стоял на берегу знаменитого и величественного Днепра недалеко от самой высокой горы где покоится прах великого украинского кобзаря Тараса Григорьевича Шевченко. Здесь в городе Каневе прошло босоногое детство Леньки Голикова  красного, очень красного, командира в последствии ставшего детским писателем Аркадием Гайдаром , внук которого стал главным перестроечным «реформатором» России.

      Огромное багряное солнце стремительно подымалось над горизонтом ,разрезая своим раскаленным диском синеву небосклона, словно итальянскую пицу. Его жаркие пронизывающие лучи выжигательными приборами проникали  в дырочки для шнурков  моих китайских кед «Два мяча» так,

что, разувшись на загорелых ногах, оставался негативный отпечаток.

    Я стоял и любовался бескрайними просторами Днепра и слова великого Гоголя о редкой птице ,которая смогла долететь до середины Днепра постоянно звучали в моей голове. Вдруг я заметил на горизонте маленькие цветные треугольнички.Они стремительно зигзагообразно приближались к нашему берегу. Вскоре я стал различать загорелых  парней плывущих на винсерфингах, красиво управляющих своими цветными парусами. Веселая команда с шумом пришвартовалась на нашем пляже. Их «старший», удивленно смотря на меня, спросил:

    - А как это вы сюда попали? Ведь здесь никого не должно было быть. Вот нас, как разведчиков сюда послали чтобы мы подготовили плацдарм для отдыха французской делегации  молодых коммунистов. Они идут походом из самого Канева по местам боевой слава днепровской переправы. Мы уже и комсомольцев-дружинников подобрали с завода «Магнит»,будут акваторию купания охранятьЗавтра  пригоним сюда спасательный корабль оградим все вокруг буями чтобы эти «лягушатники» спокойно и культурно отдохнули , искупались.Так,что как говорится, власти решили чтобы здесь никого не было и не было бы ни каких контактов с французами.

     Удивленный тем ,что услышал, я рассказал ему, что мы с друзьями ни первый год приезжаем в этот уединенный райский уголок урочище «Тальберова дача» отдыхаем здесь дикарями, и не можем ни как насладиться красотами здешней природы. Мы как-то с ним быстро сдружились и он дал мне попробовать свой винсерфинг,благо был почти полный штиль. Особых успехов я не добился ,но простоять на доске несколько секунд смог, пока не рухнул в воду. Отобедав чем бог послал, а послал он им, привязав к ноге каждого по полиэтиленовому пакету .У одного –хлеб,у другого –колбаса, у третьего-масло. На прощанье мне посоветовали все-таки сменить место во избежании неприятностей. Они также быстро скрылись, как и приплыли.

       Ранним утром следующего дня я , оставшись за старшего в  лагере, проводил всех наших мужиков в магазин за продуктами в ближайшее село Студенец за шесть километров. Вдруг из глубины леса до меня донесся рокот тяжелого мотоцикла типа «Урал». Этот страшный звук, напоминающий звуки немецких мотоциклов из фильмов про войну, стремительно нарастал и приближался.

       Вот на окраине поляны показался мотоцикл. На нем восседал огромный мужик в милицейской форме, по весу и комплекции ни чем ни уступающий Тарасу Бульбе.Мотоцикл под ним казался игрушечным. Он был похож на персонаж с картины И.Е.Репина «Запорожцы,писущие письмо турецкому султану».Круглые щеки, торчком оттопыренные уши ,свисающие хохлядские усищи заставили меня улыбаться, но милицейская форма настораживала.

        Доехав до меня он остановился, сделал удивленные глаза, снял со своей огромной головы такой же огромный шлем, огромной ручищей стер пот со своей лысой головы и сказал:

- А шой-то вы тут робите, а? Учерась быв на свадьбе у Головы и он казал шоб на Тальбере ни кого ни было, так как сюды идет французска экскурсия по местам боевой славы. В Каневе смотрят на бронепоезд и скоро будут здесь. Так шо вы туточки робите?

         Я ответил:-«Отдыхаем и ни первый год. Так что это место наше и нам здесь нравится.»

      «Ни!» -взмолился милиционер:-«Вы сбирайтесь и езжайте чи в Прихоровку , чи в Григоровку.Шоб здесь ни кого ни было.»

      В это время мимо нас проходил наш знакомый пастух Иван. Он куда-то по берегу за уступ прогнал свое стадо и возвращался  к себе в маленькую избушку. увидев участкового Иван сказал:

       - Здоровеньки буллы, Степан Иванович, не зобижай моих москалив ,теж мои друзя-гарые хлопцы. А то все стадо молодняка сюды пастись привяду,а стадо у Ивана большое – молодые бычки около двух сотен, да огромный бык- производитель  по клички Танк.

       Надо заметить, что в прошлом году здесь отдыхали две пары. Они приехали на автомобилях с прицепами «Скиф»,типа вагончиков, заняли более половины огромной поляны, расположились с размахом и комфортом. Мужчины в среднем были старше дам лет на двадцать. И стадо Ивана и он сам со своей рыбалкой на их импровизированном нудистском пляже мешали, как они думали, их романтическому отдыху. Они запретили ему и его вонючему быку со стадом появляться на поляне. Тогда Иван растравил быка и он ,как настоящий танк, промчался по поляне, сметая все на своем пути и пугая всех своим устрашающим видом с  огромным кольцом в ноздрях. Только бегство в воды Днепра спасли спесивых отдыхающих.Воевать с быком было бесполезно. Срочно собравшись, они решили уехать. Но и тут их ждали еще большие неприятности. По всей дороге на их пути были закопаны доски с гвоздями острием вверх. Так что дюжину колес им пришлось ремонтировать еще пару дней.

       - Но, но – строго сказал Степан Иваныч- Ты это кончай мне Иван,сазал голова чтоб ни кого ни бы ,значит ни было.

       Затем он стал сетовать на то как вчера у головы он изрядно набрался «буряковой»,что слезть с мотоцикла с коляской  не может , и щяс бы хлебнул бы крыночку холодного молочка. Потом улыбнулся в свои рыжие усищи, махнул огромной рукой и сказал: «Остовайтесь,тилько тихенько и легенько.» Он с                   грохотом завел свой «Урал»,натянул на свою башку огромный шлем, Развернулся на поляне и с шумом скрылся в лесной чаще.

        Прошло несколько часов. На поляну выехал «Рафик» и из него вышли два молодых человека  в одинаковой одежде ,черные брюки ,белые рубашки и черные солнечные очки. По-деловому, они подошли к нашей палатке и не представляясь, потребовали наши документы. Убедившись в нашей благонадежности, они заметили  на другом краю поляны метров в двухстах от нас одинокую палатку и горбатый «Запорожец».

          - А это еще что?  Кто это такие?-

          Правда, надо заметить, что эта палатка появилась недавно, сразу после посещения нас участковым Степаном Иванычем и о нашем присутствии здесь знали все ,вплоть до органов безопасности и новые люди насторожили их.  А это были отец с сыном лет двенадцати и великолепной собакой, чемпионкой мира в своей пароде, английским сеттером Джерри. Сам мужчина, а звали его Александром Иванычем ,с которым я уже успел подружиться, как вы догадались, был высокого звания из тех же московских  органов.

         Пока эти двое близнецов пошли проверять отдаленную палатку из машины стал вываливать народ.

Вот и наши, их подобрали по дороге и любезно подвезли, в надежде, что мы соберемся и уедем в другое место.

        Вот возвратилась недовольная сладкая парочка. Не знаю, что им сказал Александр Иванович, но они еще раз осмотрев нас и наш лагерь сказали: - «Черт с вами, оставайтесь, он за вас поручился, только к французам не приставать. «Затем они стали указывать приехавшим с ними молодым людям, где нужно ставить палатки для французов, где делать кухню и дали еще несколько каких то распоряжений. Вернувшись к своему «Рафику» они рассказали нам: - «Представляете, эти долбаные французы совсем обалдели со своим «лямуром». Только и дают нам работу. То два мужика в номере закрылись и нее выходили целый день ,мы и не знали что и подумать, а как нам их переводчица подсказала –мы абалдели.А то одна девица подцепила на пароходе какого-то цыгана, привезла его в Канев,а теперь куда то с ним сбежала ,вот и ищем по всей стране.Лямур-р –р.Теперь нам за них отвечать, вот такие дела.»

       Уже шло буйное строительство палаточного лагеря, трапезной и мангала  для тридцати с лишнем французов, старались комсомольцы - добравольцы, как вдруг со стороны кринички, где мы берем чистую ключевую воду, раздался треск деревьев и сломанных сучьев. Послышалась русско-украинская речь, накрепко скрепленная крепкой бранью. Это была старая дорога, по которой уже много лет ни кто не ездил. Дорога заросла и была очень узкой. Там застряла машина с провизией, с поварами из лучшего каневского ресторана, с полевой кухней из ближайшей войсковой части и двумя кубами горбыля предназначенного на дрова. Все пошли на выручку неудачникам. Они, по-видимому, не знали, что эта старая  дорога заросла в этот дикий дивный уголок.

        Вот из леса показался Газ-53 в кузове, которого была еда, баки и до верху набросаны доски. За машиной шли, словно бурлаки, комсомольцы-доброводцы и тянули за собой полевую кухню. За ними важно шествовали три повара в белых курточках.

         Теперь началась настоящая подготовка к встрече любознательных французских турстов. Разводились костры, варилась уха, жарился шашлык. Приплыл спасательный корабль. Он был огромный, что не смог близко при швартоваться. С него в воду попрыгали аквалангисты и расставили белые буи вокруг всего пляжа на десять метров от берега.

         Часто бывая в походах, мы уже выработали определенные принципы. Мы ставим палатки, строим импровизированную кухню, из подручной древесины строим мебель и, наконец, копаем яму, огораживаем ее и делаем туалет. Опознавательным сигналом свободного доступа является шлагбаум  на некотором расстоянии, к которому привязана красная тряпочка.

          Наступало время обеда.  К нам подошли  повара и спросили:-«Хлопцы, нет ли у вас чего-нибудь выпить, а то так болит голова после вчерашнего, что нет сил. Французам взяли всего три бутылки водки и несколько бутылок вина, а о нас никто и не подумал.» Но как оставить таких бедолаг в беде. После лечебных возлияний они раздобрились, сказав, что еды столько, еще останется и дали нам на уху пять огромных лещей, нанизав их  за жабры на каждый палец моей руки.

        Какая-то нарастающая суета охватила всех находящихся на поляне. Все было готово ко встрече заморских гостей.

        И вот ,послышался какой-то шум, непонятная французская речь, и из леса на поляну стали выходить странные люди. Мужчины были ,кто прихрамывал, кто ногу просто подтаскивал, у кого рука была словно плеть. Только потом я узнал, что они в своей массе из французского общества инвалидов, правда не все. Девушки были в общем нечего ,даже была дочь французского посла. Увидев наш большой стол на котором стоял самовар они, обрадовано, приблизились к нему ,пологая что это для их встречи. На ломаном русском языке они говорили: -«ВОДКА,БАЛАЛАЙКА, САМОВАР.»

   На востоке, нехотя, начинал брезжить рассвет. Яркое, багровое колесо солнца, лениво позевывая, выкатывалось из-за горизонта. Медленно поднимая свои веки оно ресницами-лучиками  щекочет первые барашки облаков.

     На спящей реке томная тишина, только изредка слышно пробуждающее щебетание птиц. Ветер застыл в предстартовом ожидании, когда он сможет беззаботно и  игриво налететь на реку, поднять небольшую волну и растрепать кудри прибрежных деревьев и кустов, за которыми притаились в томительном ожидании клева, одержимые своей страстью рыбаки.

      По всем приметам сегодня должен быть великолепный  клев.

     Исстрадавшиеся за трудовую неделю рыбаки с вожделением готовятся утолить свою страсть к рыбалке. Они сидят у своих снастей затаив дыхание так тихо, что слышно как бьются их сердца. Ничто не должно спугнуть чуткую и хитрую рыбу. Даже звук шевелящихся в банке калифорнийских червей  мог напугать юрких полосатых разбойников- окуней.

     С замиранием сердца рыбалов вглядывается в даль водной глади, ловя взглядом малейшее колебание ярко - окрашенных поплавков. Его слуховой аппарат настроен всего лишь на одну волну: - волну заветного, волшебно-таинственного колокольчика на уловистой донке.

   Как только колокольчик, едва уловимо для слуха, мелодично звякнет, рыболов стремглав летит к своей донке, резко подсекает, так что колокольчик пулей летит в небо и только капроновая нить, которой он привязан к стойке, не дает ему взвиться жаворонком. Дрожащими руками он яростно крутит японскую  катушку, подаренную сослуживцами на очередной день рождения. Теперь его мучает лишь один вопрос: - «Что там на том конце лески, что так мотает ее из стороны в сторону?» Взгляд неотрывно следит за этой натянутой струной, уходящей в темную пучину реки. Леска ровными слоями ложиться на шпульку спиннинговой катушки.

      Вдруг у  поверхности воды появилась огромная серебристая рыба. Открыв большой рот, в котором торчит крючок, она  как будто с жадностью утоляющего жажду хлебнула воздух, вся напряглась перед смертельной борьбой, резко потянула в глубину.

       Возбужденное состояние счастливчика «телеграфом» передалось остальным рыболовам.

       Побросав свои снасти и оставив их без присмотра, они бросились к счастливому рыболову,  одни утолить свое любопытство и узнать какая рыба попалась счастливчику и на что она берет в этой реке; другие  просто поглазеть на пойманную рыбу и тихо позавидовать ему. Тут началось что-то невообразимое, будто вавилонское столпотворение, все разом стали говорить и давать советы, как лучше  выуживать рыбу.

    Началась настоящая борьба не на жизнь, а на смерть.

    С безумным блеском горели глаза рыбака. Не заметив пореза о леску, рукой в крови он с  неудержимой силой крутил катушку то  наматывая, то, отпуская леску. Оглушенный подбадривающими криками болельщиков, предвкушая радость близкой победы, он старался измотать, утомить и победить строптивую рыбу.

      Неравная борьба продолжалась довольно долгое время. Но вот голова подводного монстра появилась из речной глубины. Было видно, что огромная рыбина весом в несколько килограммов,  а это был умудренный опытом старый сазан, изрядно утомлена и почти готова сдаться на радость победителю.

      И вот ОН будущий победитель, уже представляющий себя чуть ли ни Александром Македонским – покорителем народов, в пылу  борьбы, не находит под рукой подсачек-главное оружие рыбака, подводящее победоносную жирную черту под судьбой неуловимой рыбы.

     Миг растерянности. Миг замешательства.

     Кто-то из рыбаков нашел, лежащий в траве, разобранный подсачек, быстро собрал его и стал помогать вываживать рыбу.

     О, этот спасительный миг, миг надежды, миг свободы.

     Сазан собрал все оставшиеся свои силы, резко выпрыгнул из воды, и мощным  верхним плавником с силой резанул по леске. СВОБОДА..СВОБОДА. СВОБОДА..

      Рыбина  с шумом плюхнулась в воду у берега,  обдав брызгами незадачливого победителя.

   Наступила минута истины. Ошеломленные рыбак и огромная рыбина, от неожиданности такой  развязки, замерли как вкопанные. Все наблюдавшие тут же замолчали и не двигались. Наступила мертвая тишина

      Первым пришел в себя рыбак. Он прыгнул в воду, стараясь ухватить руками замеревшего сазана. Но не тут - то было, сазан с легкостью горной лани грациозно перемахнул через руки  рыбака и  махнув хвостом медленно и гордо поплыл в темную глубину водоема.

   Незадачливый рыболов стоял,  раскинув руки, весь в грязи,  в мокрой одежде, с которой струями текла вода. Он еще находился в шоке, никак не ожидая такого завершения поединка.  Толпа рыбаков, сочувственно переживая, расходилась, вновь и вновь  горячо обсуждая этот курьезный случай на рыбалке.

       Огромный бордовый диск солнца медленно закатывался на запад.

                                                                                           В.В.Тхоржевский   

декабрь 2004г.

   Обхватив обеими руками огромное количество пакетов и пакетиков со съестными  припасами на два выходных дня  и предчувствуя сладостную ломоту в суставах после сельхоз. работ на дачном участке он весело выбежал из магазина. Со всего маху он наткнулся на задумавшегося человека, который казалось в уме   повторял таблицу умножения. Едва не сбив его с ног, он готов был разразиться угрожающей тирадой, но что-то до боли знакомое показалось в лице обидчика.

     -У-у-у-й-ё-ё-о, господи, это ты? Неужели это все-таки ты-ы?

     -Ну, я, я, а кто-же? Узнал? Молодец! Привет!

     -Здорово. Уй-ё-ё! Ты выглядишь суппер. Ну, как ты?

     -Да я ничего так, а ты?

     -Да я тоже так не чё. Наших то видишь?

     -Не приходилось. А ты видишь?

    -Иногда. Полкана Палыча ,помнишь, он в штабе в 5 отделе рекогносцировку делал для 7 отдела, теперь в 7 для 5 делает .Сашку Мокина видел, он в штабе связи служил, теперь-комендант, комендант автостоянки. ВЕЛИЧИНА-А-А.

    - Ну а ты как? Тоже  комендант?

    -Я то, классно, в ЧОПе охранником, как бы по специальности, почти армия, но свабода-а-а.

сутки через трое, на воздухе-е, униформа  плюс газовый, чего еще больше желать? И время есть на садовом участке покопаться. Да я туда быстро ,за пару часиков, долетаю на своей старенькой иномарке - «Запоре». Жена как со смены прейдет мы туда на огород. Ребята выросли, теперь сами по себе, Витька из армии пришел, болтался, болтался, теперь жениться надумал, а Светка после школы на фабрику пошла и на курсы устроилась. А знаешь, сколько  трехлитровых баллонов мы с моей Валюхой закатываем, тебе и не снилось. Ну ладно, ты-то, ты-то как?  

    -Ну а я то,------  каждые сутки и еще прихватываю, и совсем не на воздухе, а в старинном  особняке, где масса народа, комнат, компьютеров, факсов и ксероксов, телефонов и калькуляторов. Я-банкир. Понимаешь? Это тебе не армия, здесь все четко, как в швейцарских часах. Машина тоже есть, правда мой шестисотый водитель водит, он то и возит меня иногда к моим в Борвиху, там у меня небольшой участочек 1,2га. да и маленький  трехэтажный особнячок, у других там гораздо круче. Эльвира  жена собаку завела, цветную болонку, так ей ветврач посоветовал собаку на свежем воздухе больше прогуливать, чтобы шерсть была блестящей. Дочка Стеллка сейчас в Париже учится в Сорбонне, а старший Владлен в политику ударился, сейчас депутат городского собрания. Правда, мы с женой не делаем ни каких баллонов, ей некогда, то у нее парикмахерша, то шейпинг, то бассейн, то теперь эта собака. Так, что все эти запасы, как ты говоришь, мы покупаем в супермаркете, а отдыхаем больше на Мальдивах или Балли, ну, наконец, где-нибудь в старенькой Европе.

   -ДА_-ааааа!

   -Ну, будь, служивый!

   -Слушаюсь! Так точно! Буду!

   -Что буду-то? Ладно тебе, пока, вон мой водитель подъехал.

   -Слушаюсь! Пока-а-а-аааа, а ведь был моим подчиненным, а я его не ценил, и уходили в одинаковых званиях. ДА-А-А-А!?

   Ошеломленный такой встречей, он с негодованием открыл дверь своего обшарпанного «Запора», бросил на заднее сиденье свои покеты, зыркнув злым и колючим взглядом на ничего  непонимающую, улыбающуюся супругу. В сердцах, пнув ногой по колесу машины, словно проверяя  надежность, завел ее, выпустив огромное облако дыма и медленно стал удаляться в сторону своего дачного участка.  

                                                                                           В.В.Тхоржевский      

декабрь 2004г.